На рассвете любви - Страница 45

Виктория рассмеялась, вспомнив о Питере, добром привлекательном Питере, близнецах Гамильтонах, которые выделялись бы в любой компании. А уж Скотт! Господи!

— Может быть, ты и права, мама, — сказала она. — Но давай лучше подождем, пока ты познакомишься с ним сама.

Итак, на следующий вечер, после очередного суматошного дня, когда нужно было провернуть множество мелких дел и собрать их в единое целое, Виктория сидела у окна и поглядывала то и дело на дорогу. Неожиданно вчерашние слова матери заставили ее обернуться и взглянуть на себя в зеркало, висящее над каминной доской. В привычной домашней обстановке она стала выглядеть по-иному.

Представляет ли Скотт ее такой? Она улыбнулась своему отражению. Не имеет значения и то, как он будет выглядеть, как будет одет. Достаточно одного его взгляда… у нее перехватило дыхание. Она отвернулась от зеркала, от незнакомки в шелковой в складку юбке и белой батистовой блузке с широкими рукавами, собранными у запястья. Красивые, сшитые на заказ вещи, они стали чужими в отличие от джинсов и маек с короткими рукавами или будничных хлопчатобумажных платьев, обычных на далеком севере, за исключением особых случаев.

Она услышала звук автомобиля, а потом и увидела, как большая черная машина свернула на подъездную аллею и остановилась перед домом. Из него знакомым движением выскользнул водитель. Он нагнулся, чтобы извлечь две длинные коробки, и направился к открытой двери.

Виктория даже не заметила, как он был одет. Она помнила только, что протянула навстречу ему обе руки для приветствия, но он принял только одну. Она посмотрела в эти знакомые глаза, и они оба замерли друг против друга, потом опустила веки и, ничего не понимая, ни о чем не думая, кинулась к нему.

— Право, Виктория! — произнес его мягкий, приятный голос, и она снова открыла глаза. И тогда увидела, что он выглядит не так, как обычно.

На нем был габардиновый костюм, словно сшитый по заказу, возможно, так оно и было, и кремовая шелковая рубашка.

— Лучше вам зайти внутрь, — прервал оцепенение голос матери, и, подчиняясь ему, Виктория свободной рукой закрыла входную дверь.

Затем окружавшее их пространство словно ожило, началось движение, раздались голоса, когда в комнату вошли ее отец и сестра, началось взаимное представление: маме были вручены алые розы, а ей золотистые нарциссы, сопровождаемые словами вполголоса: «Розы это не твои цветы, свет моей жизни».

Волнуясь, что она не способна вести себя с должной мерой самообладания, Виктория ушла, чтобы найти подходящую вазу. Поставив нарциссы в воду, она отнесла их в свою спальню, ощущая, как ее, пока она не скрылась из виду, провожает взгляд Скотта.

Потом она сидела за столом, сервированным хрусталем и серебром, ела приготовленные матерью соблазнительные блюда и слушала вопросы, которые задавал ее отец, и вежливые, лаконичные ответы своего жениха. Наконец мать сказала:

— Почему бы тебе не прокатиться со Скоттом, Виктория, или не погулять с ним в саду? Возможно, вам надо обсудить ваши планы.

Виктория ощутила, как это неожиданное предложение нарушило ее душевное равновесие. «Черт возьми, — подумала она, — он не должен делать этого!» — Скотт глядел на нее своим хорошо ей понятным пиратским взглядом сапфировых глаз. Затем она взяла себя в руки и сказала просто, как если бы была у Лисов:

— Да, разумеется, — и встала. — Ты хочешь прокатиться?

— Нет, не хочу. Я не знаю дорог в этом сумасшедшем городе и, если ты не возражаешь, предпочел бы погулять в саду, — и они направились к двери.

Там она приблизилась к нему, привстала на цыпочках, обхватила руками его шею и поняла, кому принадлежит, где ее сердце и дом.

Оставаясь в этом положении, она произнесла через минуту, а может, через час или вечность:

— Если я так чувствую себя всего лишь после нескольких дней разлуки с тобой, что будет, когда вы с Шадом отправитесь на ваши дальние северные участки?

Знакомая дрожь пробежала по его телу, которое уже было частью ее тела, и, по-прежнему улыбаясь, он сказал:

— Мы будем брать тебя с собой. Как ты на это смотришь? Однако, прежде чем вернуться к реальной действительности и ее проблемам, у меня есть мой собственный, я бы сказал, частный план, который я намерен немедленно осуществить.

С этими словами он крепко обнял ее обеими руками среди душистых летних цветов этого сада так же, как в саду Лисов два вечера назад, и Виктория прильнула к нему, позволяя целовать и ласкать себя.

Когда же сад исчез, и только пламя желаний и страсти бушевало вокруг них, он поднял свою золотистую голову и, оторвав от нее свои ненасытные губы, произнес дрожащим и задыхающимся голосом:

— А теперь давай обсудим наши планы, — и указал на деревянную садовую скамью в нескольких ярдах от них, которую заметил даже в темноте.

Он снял с себя пиджак, накинул ей на плечи, и тихий шепот остался единственным звуком в уснувшем саду.

15

Она медленно пробуждалась, яркий солнечный луч коснулся ее. Память воскресила давнее утро и мужчину, стоящего у двери с поднятой рукой, готовой постучать.

Никто не стоял этим утром у двери, но зато он спал рядом с ней. Виктория искоса взглянула на его спокойное лицо, боясь пошевелиться. Ей не хотелось нарушать его сон.

Она снова закрыла глаза, стараясь лежать неподвижно. Но ей это не удалось, и она принялась разглядывать своего мужа. За две недели, проведенные вместе с владельцами других ферм вдали от дома на пересортировке большого количества скота, потерявшегося или угнанного и переклейменного, его лицо настолько загорело, что стало почти такого же цвета, как у Шада. Неприятности со скотом начались в тот день, когда они вернулись домой после свадебного путешествия. Большую часть стада удалось возвратить, остальная пропала. Угон скота был здесь частью жизни: где-то находишь, где-то теряешь.